Главная › Новости

Кладбище автобусов

Опубликовано: 23.08.2018

Ничего не происходит, я просто живу, день ото дня, каждое утро просыпаюсь в своей постели, в поту и слезах. Я просыпаюсь и понимаю, что все хорошо, но не сразу. Перед тем, как проснусь, мне снится сон. Во сне я умираю, страдаю, теряю что-то и самого себя, меня калечат, ранят и мучают - бесконечная пытка, которой не избежать. Такая реальная, будто я на самом деле ее переживаю. Каждую ночь я попадаю на пытку, а потом просыпаюсь. Только после пробуждения сон становится просто сном, защитной реакции мозга хватает на то, чтобы забыть и преодолеть кошмар на недолгое время, до следующей ночи. Может, моя реальность – сплошные муки, и я убегаю в фантазию о нормальной жизни. Ведь жизнь и правда совершенно нормальная. Даже хорошая.

Что называется, «все ровно». Как гладкая асфальтированная дорога без ухабов, кочек и ям: такую редко встретишь на российских просторах. Но моя жизнь именно такая, вернее моя повседневность. Все говорят обо мне, что я «родился в рубашке»: каждый, казалось бы, сложный и ответственный этап давался мне легко, вообще без усилий. Все само собой разрешалось, только мелкие проблемы тут и там, не более. Мне 18 – я поступил в университет, 23 – я закончил с отличием, 30 – я счастливо женат и хорошо устроен. Мне 35: тогда как многие уже чувствуют приближение кризиса среднего возраста, я твердо стою на ногах, у меня нет права называться «несчастным». Счастлив ли я? Потерян ли я? Безумен ли я?

Помню один единственный по-настоящему страшный эпизод в жизни, в повседневности, при дневном свете. Мне 9 – я со старшим братом на кладбище автобусов. Это место на свалке, недалеко от которой (ближе, чем хотелось бы) находится наш дом. Специфический сектор огромной помойки, отведенный под старые и сломанные, ржавые и несчастные автобусы. Без колес и покрышек, с выбитыми стеклами и раскуроченными креслами. Их так много, я до сих пор явственно вижу эту картину перед глазами: синие, бело-красные, бежевые, выцветшие, гнилые груды метала. Они стоят рядом и друг на друге, они смяты и расплющены, некоторые из них пугающе целы в этом хаосе. Они, те, что целее прочих, - словно бы на своем месте, словно они хотят тут быть. Мне страшно, колени трясутся, мы с братом не должны быть здесь, мы проникли вопреки запретам взрослых. Тут очень опасно, но мы пришли. Лазаем по салонам автобусных трупов на гигантском автобусном кладбище. Внезапно я чувствую что-то, вибрацию, дрожь земли: я и брат забрались на башню из четырех пассажирских автобусов старого советского образца.

- Мы сейчас рухнем! – кричит он, испуганно тараща на меня глаза, но я что-то чувствую, что-то еще, что-то под нагромождением «пляшущих» отходов автопрома. Это что-то зовет меня, спрашивает о чем-то, я не помню о чем, не могу вспомнить. Помню только, что мне страшно, страшнее, чем когда-либо в жизни.

Новый день, любящая жена собирает детей в школу, я завариваю свой любимый кофе и неспешно собираюсь на комфортно-непыльную работу. Мой водитель ждет внизу, на счету в банке многонульная сумма, ночные пытки отошли на второй план, я о них не думаю, целую жену и уезжаю в офис. Пока я еду, слушаю радиопередачу, всегда играющую в это время суток в моей служебной машине. Я люблю эту передачу и знаю ее еще с юности. Называется она «О том».

<-Доброе утро, наши любимые радиослушатели! Если вы впервые попали на нашу волну, дайте ей шанс: уверен, мы вас не разочаруем! Как и всегда в нашей программе, мы говорим о том, что вас волнует, уважаемый слушатель! О том, что беспокоит нас всех, не дает спокойно спать по ночам!>

Диктор продолжает в том же духе, обсуждая мировые проблемы, проблемы страны, проблемы социума, частные проблемы частных лиц, решивших поделиться своей историей. Как правило, проблемы и правда серьезные. Хотя, в сравнении с моей жизнью, любая другая кажется невыносимо трудной. Оттого я и люблю эту передачу, на каком-то уровне она, видимо, помогает мне смириться со сновиденческими муками, как-то их оправдать. На вопрос «с чего вдруг они требуют оправдания?» пытается ответить мой психоаналитик, к которому я хожу каждый вторник после работы. Сегодня как раз вторник.

Этот психоаналитик отнюдь не дешевый, по расценкам рабочего класса он – недостижимая роскошь, что на самом деле никак не оправдано. Его фамилия – вот, что обеспечило ему престиж: хотя время монархии ушло, династии по-прежнему правят бал. Ты либо удачно женишься, либо рождаешься в богатстве, третьего не дано. В мире, в котором привык жить я, третьего не дано. «Упорство и труд все перетрут» - всего лишь миф, зомбирующий население, средство контроля. Что ж, меня это все равно не касается, я над такими проблемами. Мне повезло.

Мои еженедельные посещения терапии воспринимаются окружением, как естественный повседневный обычай для людей моего круга. Психоаналитик для таких «счастливчиков», как мы – тот же аксессуар. Только подлинные сливки общества понимают, что аксессуар в образе жизни куда ценнее, чем в гардеробе. Но для меня, конечно же, это не просто формальность, я нуждаюсь в помощи, пусть эта помощь и воспринимается «помощником», как игра – своеобразная импровизация в постановке «Надуманные трудности высшего общества». Целыми днями он сидит в своем кабинете в стиле модерн и слушает о «проблемах белых людей», к числу которых бесспорно и сам относится.

Я на работе, могу и не быть здесь, но я тут: всякий стиль жизни, когда ключевое слово «стиль», требует неустанной работы по его поддержанию. День проходит в комфортной расслабленности и пролетает почти незаметно, такое тепличное существование просто не может вызывать недовольство, только последний зажравшийся скот позволит себе называться «страдальцем» и «мучеником», глядя из панорамных окон личного кабинета на город с верхних этажей небоскреба.

Я ухожу с работы и отправляюсь на сеанс к психоаналитику. На периферии моего сознания появляется ядовитый полурациональный страх перед постепенно наступающей ночью. Я как раз достигаю нужной кондиции перед встречей с «помощником»: мне хочется излить душу и обрести душевный покой. Я в его офисе и говорю:

- Этой ночью это произойдет опять, я не хочу бежать от правды, не хочу обманывать себя, говоря, что этого не будет. Эти ночные муки преследуют меня с детства, лекарства не помогают, не думать об этом – тоже. Кажется, что с каждым прожитым днем все хуже и хуже. И я подумал, доктор, что если это связано с тем случаем из моего детства, о котором я рассказывал?

- Эм.. кхм, каким случаем? – уточняет психоаналитик, не имея ни малейшего представления, о чем я говорю.

- Я рассказывал вам уже несколько раз! Про случай на свалке, произошедший со мной и моим братом, когда мне было 9!

Психоаналитик озадаченно на меня смотрит, он явно смущен и застигнут врасплох, он слегка покраснел и отвечает:

- Не могли бы вы, пожалуйста, освежить мою память? В любом случае это не будет лишним.

«Ты говоришь так каждый чертов раз» - думаю я, но рассказываю, как мы с братом забрались на запретную территорию и лазали по горам из мертвых автобусов. А потом, как мы были на вершине «башни», и земля начала уходить из-под ног, как я что-то почувствовал, как мне задали вопрос и я что-то ответил, как я боялся. Я не заканчиваю рассказ, мне не удается, потому что я не знаю его завершения, никак не вспомнить, что произошло потом.

- Хм! – многозначительно произносит психоаналитик, - что ж, а вы пробовали разузнать о происшествии у своих близких? Быть может, у вашего брата?

И вновь мне приходится напоминать ему и себе самому, что моего брата нет в живых, что близких из тех времен у меня не осталось, что я - один на один с этим неполным воспоминанием.

- Хм! – снова говорит психоаналитик, - что ж, тогда почему бы вам не съездить в места вашего детства? Если вы снова окажетесь там, возможно, память вернется.

Этот на удивление неплохой совет из уст некомпетентного психоаналитика заставляет меня задуматься. Идея действительно хорошая, а главное: почему она раньше не приходила мне в голову?

Сеанс заканчивается, я еду домой. Завтра я отправлюсь на кладбище автобусов, завтра все откроется.

Вечер проходит в уютной и беззаботной семейной атмосфере. Чудесные дети и любящая жена отвлекают меня от тягостных дум, я чувствую себя довольным и радостным. Наступает ночь, я укладываюсь не сразу: хожу по комнате, пью таблетки, чтобы не было снов (хотя знаю, что они не сработают), после я, наконец, ложусь и засыпаю.

Сначала приходит ощущение страха, того самого ужаса, который я испытал накануне крушения «башни». Потом приходят они – воспоминания о смерти, боли, унижении, ошибках – о вещах, которых никогда не было. Особенность этих воспоминаний в том, что они приходят не в виде осознания когда-то произошедшего, но в форме почти физического переживания. За ночь я успеваю умереть десятками разных способов и чувствую все до момента полного угасания, чтобы вновь «очнуться» к новой изощренной пытке из подсознания. Описать это словами почти невозможно, ведь описывать мы можем только в ретроспективе, но я «вспоминаю» сотни и тысячи случаев публичного унижения, позора и упадка. Эта ночь, как и каждая следующая, хуже всех предыдущих. Пока я сплю, сердце мое надрывается, а рассудок успевает неоднократно помутиться, я просыпаюсь в свою сладкую дневную жизнь под утро. Когда я умываюсь, вижу в зеркале ванной, что поседел.

Жена и дети словно бы не замечают этого, как если бы я уже давно был седым. Я не поднимаю эту тему: во мне самом есть какое-то удивительное смирение с этим фактом, даже его приятие, ничто не кажется неправильным и неуместным – все так, как должно быть, как и всегда.

Я сажусь в машину, которая обычно везет меня на работу, и сообщаю водителю, чтобы он ехал по адресу автобусного кладбища, который я выудил из интернета. Найти место из моего воспоминания не составило большого труда, мне даже кажется, что это единственная не эфемерная деталь, единственный подлинный момент за все мое существование.

Пока мы едем, по радио транслируется любимая мной с юности передача, она называется «О сем», ее ведущий говорит о всякой несуразной чуши на полувымышленном языке, утверждая абсурдность бытия, за это я и люблю эту передачу:

<- Доброе утро, наши любимые бламбонавты! Вы не ослышались, сегодня я буду называть вас так: «Бламбонавты»! Давайте, это будет наше слово дня! Для тех, кто впервые «заглянул» к нам, сообщаю: вы попали на безумный аттракцион в замечательном лунопарке нашей радиостанции! Здесь нет места насущному, позвольте себе отвлечься от навязчивой рационализации всего вокруг и покачайтесь на нашей волне! Итак, бламбонавты, время для звонков! Расскажите о всякой ереси и бредовых мыслях, роящихся в вашем мозгу!>

И вот, два часа спустя, я здесь, у истока, у моего собственного, особого места силы. Я прошу водителя подождать, я иду один, свалка, как и всегда, огорожена и находится под охраной. С моим влиянием и возможностями обойти этот запрет не было бы проблемой, но я решаю действовать по старинке: я пролезаю туда в неположенном месте. Водитель достаточно далеко и не видит меня, никто не видит меня. Я карабкаюсь по стенам из мусора и пробираюсь по туннелям, как «естественным», так и рукотворным (спасибо трудягам-бомжам). Меня ведет наитие, какая-то мышечная память.

Наконец, я добрался. Вот оно – автобусное кладбище, отдельный закуток, скрытый где-то в недрах царства первобытного хаоса. Меня заволакивают знакомые ощущения: те же, что я испытываю каждый раз перед сном и какие испытывал тогда, в 9 лет, когда все началось. Я вспоминаю.

Мы с братом на рушащейся башне, он с испугом смотрит на меня, выбраться мы не успеем – шансов нет. Я слышу что-то сквозь гудящий треск прогнившего металла. Я слышу голос, он спрашивает:

- Ты хочешь спастись?

- Да, - судорожным шепотом говорю я, в глубине души понимая, к чему это приведет. Я сознаю, что больше никогда не увижу брата, что его испуганное лицо и крик «Мы сейчас рухнем!» - последнее, что я о нем запомню, последнее, что останется от него, пятнадцатилетнего подростка. Я также понимаю кое-что еще: ко мне приходит откровение, словно мистический владелец голоса предупреждает меня. Откровение о том, какой будет моя жизнь, если соглашусь на его помощь. Я избегу смерти и буду избегать всего самого неприятного, всегда буду выбирать благоприятный путь, буду защищен, но от этого плохое никуда не уйдет, оно всегда будет оставаться со мной. Сколько бы воплощений я ни поменял, сколько бы вторых шансов ни использовал, призраки другой, подлинной реальности, реальности без помощи, никогда меня не оставят. Более того, они будут копиться и становиться сильнее.

Конечно, тогда, в девятилетнем возрасте, я не смог себе все это сформулировать – только теперь, вспоминая. Но я все равно узнал, понял тогда, что меня ждет за миллисекунду до падения, за мгновение до того, как сказал «да».

Я снова здесь, передо мной рухнувшая уже тысячу жизней назад «башня». В груде железа, из моря осколков разрушенных автобусов я вновь слышу голос:

- Ты вернулся.

- Кто ты? – спрашиваю я, обращаясь к куче хлама, к тому, что под этим хламом зарыто.

- Я – это ты, - отвечает голос. – Без меня не было бы тебя и наоборот. И так было всегда.

- Но я не понимаю!

- Тысячелетия назад я попал сюда, все это время я был здесь, глубоко под землей. Я ждал тебя, не потому что хотел этого, просто так было суждено. Мы должны были встретиться, твоя жизнь, наша жизнь – это мой «Реквием», моя «Мона Лиза», мой «Давид». Автор может умереть и исчезнуть, но произведение живет вечно. И разве твоя жизнь не шедевр? Идеально отшлифованная, без соринок и трещин, твоя жизнь прекрасна.

- Но я мучаюсь! Каждую ночь я страдаю!

- Это всего лишь небольшая жертва, мой друг. Ты сам сделал такой выбор.

- Разве это был выбор?!

- Твой брат сказал «нет».

Я оторопеваю, земля уходит из-под ног, я падаю на колени перед разрушенной башней на кладбище автобусов, ставшей последним пристанищем моего покойного брата, как, впрочем, и меня.

- Чего ты хочешь? – спрашивает голос.

- Хочу быть погребенным здесь, хочу не избежать своей участи в 9 лет, хочу не быть спасенным.

- Прости, этого я не могу: слишком большая работа проделана, ужасно обидно от нее отказываться. Но если жизнь без ошибок для тебя – это слишком, есть один вариант.

На этот раз ничего не происходит, никакого предупреждения, никаких моментов истины, просто молчание. Обладатель голоса ждет моего ответа, основанного на взвешенном решении, без подсказок и намеков. Я думаю и решаю, я говорю:

- Согласен.

Дальше случается что-то ужасное, хуже всего, что я мог себе представить. Меня затягивает в груду мертвых автобусов, затягивает под землю. Я погружаюсь во мрак, и в то же время мне открывается целая бесконечность. Я ощущаю себя созданием, бороздящим бескрайний космос, я вижу сразу все и ничего, время перестает иметь значение в привычном смысле. Секунда осознания всех этих откровений – это секунда осознания самого жуткого из них: я в ловушке. Беспомощный, я застрял глубоко под землей, сижу здесь сотни и тысячи лет и буду сидеть еще столько же, если не во сто крат дольше. Отчаяние, безысходность, беспомощность. И тут я чувствую чье-то присутствие в непосредственной от меня близости. Это мужчина, 30 с небольшим лет. Он знает обо мне, он говорит со мной:

- Что ж, теперь все на своем месте, правда?

У меня нет рта, ушей и глаз, но говорить я могу, я понимаю это и отвечаю ему:

- Ты обманул меня!

- А ты догадливый! – усмехается мужчина. – То ли еще будет, теперь твои способности осознания неизмеримо шире, чем прежде. Ну, счастливо оставаться!

Он уходит, я слышу, как он удаляется, я даже вижу это, вижу, как он пробирается под завалами, как покидает территорию свалки и подходит к машине, садится в нее и уезжает жить чужой жизнью. Или все-таки своей?

Нет, я не злюсь на него, я понимаю: кто-то всегда должен быть здесь, под землей. Я – это он, а он – я. Существо из далекого запределья с почти безграничными возможностями, по нелепости запертое и обездвиженное, и человек, отдавший свою жизнь во власть этого существа и снявший с себя всякую ответственность за нее. И кто скажет, что эта жизнь не идеальна? Кто скажет, что она не удалась? Мой шедевр, моя «Мона Лиза», мой реквием.

Рецензии

Психологическая вещь.Я не всё понял и не до всех глубин домыслил, но это всё от жути, которой автор на меня мастерски напустил.

Виктор.

Виктор Ерёмин   26.06.2018 23:32   •   Заявить о нарушении